Шиизм и великодержавность

Информация о материале

08.12.2013

Александр

Иран

Просмотров: 2840

E-mail

Баланс двух культурных традиций определит будущее Ирана

События в арабском мире зимой и весной 2011 г. заставили вновь обратить внимание на происходящее в Исламской Республике Иран (ИРИ). Западные комментаторы не скрывают надежды на то, что ближневосточные перемены распространятся и на ИРИ, а смена там политического режима наконец-то позволит США и их союзникам на приемлемых для них условиях урегулировать многолетний кризис в отношениях с одной из наиболее влиятельных и важных стран региона. Беспорядки, которые произошли в ряде иранских городов на волне энтузиазма по поводу «арабской весны», а также серия скандалов, связанных с острой борьбой внутри иранской элиты, создают впечатление, что страна действительно стоит на пороге неожиданных изменений. Это правда и неправда одновременно.

            Президент vs «рахбар»

Иранская политическая элита всегда придерживалась принципов организации общества и государства, позволяющих высказывать взгляды, отличные от позиции властей, в том числе те, что диаметрально противоположны официальной линии. Данная традиция не прерывалась никогда: ни при монархии, ни после установления в стране исламского республиканского строя. Этому благоприятствуют как региональная и национальная специфика страны, так и нынешняя религиозно-политическая структура общества, предполагающая право религиозных авторитетов на самостоятельное мнение по абсолютно любым вопросам и право народа выбирать духовного лидера, исходя из собственных интересов и своих нравственных ориентиров.

Сегодня источником конфликтности во внутренней и внешней политике Ирана является президент Махмуд Ахмадинежад, фигура яркая и крайне противоречивая. Политическая борьба в Иране, никогда по-настоящему не прекращавшаяся (ИРИ – отнюдь не диктаторский режим, который всегда отличался от большинства арабских стран многообразием политико-экономических интересов и способов их выражения), вспыхнула с новой силой после президентских выборов 2009 года. Победа Ахмадинежада, в честности которой многие усомнились, спровоцировала массовые акции протеста. После этого даже иранский духовный руководитель («рахбар») Али Хаменеи, ранее твердо поддерживавший президента, демонстративно дистанцировался от него на инаугурации, позволив прикоснуться только к своему плечу вместо традиционного допуска к руке.

Еще в 2005 г., когда Ахмадинежад в первый раз выиграл президентские выборы (кстати, те результаты никто не подвергал сомнению), многие исследователи говорили об усилении в иранском обществе роли и влияния Корпуса стражей исламской революции (КСИР). КСИР рассматривался ими как самостоятельная структура, претендующая на власть и угрожающая тем самым авторитету и самой политической власти духовного сословия из окружения аятоллы Али Хаменеи.

Спустя шесть лет конфронтация только усугубилась. В мае 2011 г. в западных СМИ со ссылкой на разведывательные источники появились публикации о том, что офицеры КСИР якобы готовили государственный переворот с целью свержения аятоллы Хаменеи и восстановления светского режима. Поступала информация об аресте 37 командиров КСИР. Правда, другие источники утверждают, что переворот готовили офицеры, недовольные «режиссированными» выборами 2009 г. и жестоким подавлением выступлений «зеленой оппозиции». По сведению того же источника, «70% офицеров КСИР не одобрили подавления выступлений оппозиции летом 2009 года».

Сообщалось также о подготовке ответных действий со стороны аятоллы Али Хаменеи, который как будто давно готовился к конфликту со сторонниками президента из КСИР. Если верить этой версии, по его указанию Совет национальной безопасности ИРИ разработал «оперативный план 55», в соответствии с которым под непосредственный контроль рахбара переведено народное ополчение «Басидж» – военно-идеологическая организация, формально находящаяся в подчинении КСИР и ответственная за обеспечение безопасности режима внутри страны. По значению в Иране «Басидж» обычно помещают на третье место после армии и КСИР.

Подобные слухи ходят давно. О ее достоверности судить трудно, поскольку, во-первых, Иран не полностью открытое государство, во-вторых, в западных СМИ зачастую публикуются предвзятые или политически мотивированные сведения. Тем не менее, даже если отдельные детали неверны, вполне очевидно, что в стране идет бурный политический процесс.

Нынешний виток конфликтов связан с обострением противостояния между Хаменеи и Ахмадинежадом, за которым скрывается не столько личностное неприятие, сколько принципиально разные взгляды двух лидеров и стоящих за ними групп на будущее самой иранской государственности. Фактически речь идет о споре между двумя мощными культурными традициями, которые сформировали национальное сознание иранцев: доисламская история персидской империи и шиизм. От того, какая из них возьмет верх, зависит, сохранится ли нынешняя религиозная форма правления в неизменном виде, либо Иран будет трансформироваться в светское государство националистической направленности.

Имам Хомейни и становление исламского государства

Внутриполитическая борьба в исламском Иране не прекращалась с момента падения шахского режима. Напомним давно забытый факт, который важен для анализа ситуации: первым президентом только что созданной исламской республики стал светский человек по имени Абольхасан Банисадр. Он участвовал в антишахских выступлениях в Иране в 1963 г., затем эмигрировал во Францию, учился в Сорбонне, защитил докторскую диссертацию по экономике и занимался преподавательской деятельностью. Позднее Банисадр присоединился к оппозиции в изгнании во главе с аятоллой Рухоллой Хомейни и 1 февраля 1979 г. вернулся в Иран вместе с имамом в качестве его единомышленника и советника. В новом государстве этот человек занимал посты заместителя министра экономики и финансов, министра иностранных дел, министра экономики.

Банисадр пользовался поддержкой аятоллы Хомейни и был известен широким массам как истинный приверженец исламского режима. 25 января 1980 г. его избрали президентом Исламской Республики Иран на четырехлетний срок. Когда началась война с Ираком, Банисадр был наделен полномочиями верховного главнокомандующего. Однако по мере реализации планов имама Хомейни, которые предусматривали превращение страны в исламское государство под властью клерикалов, положение Банисадра в структуре власти стало меняться. Возрастало значение религиозно-политической группировки влиятельного аятоллы Мохаммада Хосейни Бехешти (лидер Партии исламской республики – ПИР), которая стремилась поставить у власти своих людей. Банисадр начал утрачивать поддержку со стороны вождя, лояльность которому не уставал демонстрировать.

Несмотря на стремительный взлет, судьба Банисадра была изначально предрешена, поскольку его карьера являлась элементом схемы, которую разработали Хомейни и его окружение. В соответствии с логикой вождя, первоначально у власти требовалось поставить именно светских людей, получивших к тому же западное образование, чтобы затем «продемонстрировать» их неспособность к службе на благо ислама в хомейнистской интерпретации. Действительно, несмотря на близость к Хомейни (президент называл себя «духовным сыном имама»), Банисадр склонялся к необходимости либерализации и считался выразителем интересов прозападных интеллектуалов. И когда президент сыграл отведенную ему роль, он, согласно замыслу, должен был уйти с политической арены, а может быть, и из жизни (как это произошло с другими политиками). Судя по дальнейшим действиям его противников, такой вариант не был исключен.

Духовный вождь сначала обвинил президента в неспособности руководить войсками и лишил его полномочий верховного главнокомандующего. 21 июня 1981 г. меджлис вынес Банисадру вотум недоверия с формулировкой «за деятельность, направленную против исламского духовенства», а уже днем позже имам уволил своего соратника. Первый президент ИРИ скрывался и только в конце июля сумел бежать из страны на самолете ВВС вместе с Мохсеном Раджави, лидером Организации моджахедов народа Ирана (ОМНИ). Он вернулся во Францию, туда, где начал скоротечную, как оказалось, карьеру исламского революционера и политика нового режима.

Политические альянсы в ИРИ с самого начала были весьма разношерстными. Например, тактический союз Абольхасана Банисадра, духовенства и ОМНИ, которая принимала самое активное участие в антимонархическом движении и рассчитывала занять подобающее место в новой политической элите, а соответственно – и в государственной структуре. Однако ОМНИ оказалась отвергнутой большинством из хомейнистского окружения и подверглась преследованиям с последующим уничтожением как идейно-политический конкурент, поскольку моджахеды исповедовали взгляды левого толка. К тому же они отвергали саму идею установления в стране власти мулл, которую рассматривали как диктаторскую. Банисадр пытался опираться на вооруженные отряды ОМНИ, поскольку понимал, что без их поддержки клерикалы его уничтожат, что и произошло.

После отстранения Банисадра к власти пришел религиозно-светский триумвират, состоявший из двух мулл – Бехешти и Али Акбара Хашеми Рафсанджани, а также светского политика Мохаммада Али Раджаи. Но и он скоро распался.

Одним из поворотных моментов в современной истории Ирана стал взрыв штаб-квартиры Партии исламской республики 28 июня 1981 г., в результате которого погибла большая группа политиков, собравшихся на внеочередную конференцию. Среди жертв был сам Бехешти, а также сын аятоллы Монтазери, будущего преемника имама, четыре министра, шесть заместителей министров, 20 депутатов меджлиса и другие видные деятели ПИР. Официально было объявлено о 72 погибших, что символически соответствовало числу «мучеников», погибших в 681 г. при Кербеле вместе с имамом Хусейном, глубоко почитаемым мусульманами-шиитами.

Целью организаторов теракта, скорее всего, являлся аятолла Бехешти, личность очень сильная, способная составить конкуренцию самому имаму Хомейни. Он был хорошо образован, обаятелен, умел великолепно использовать религию в политике, семь лет провел в Германии в качестве имама мечети в Гамбурге. Конференция ПИР должна была выбрать кандидатов в президенты и определить отношение к ОМНИ. У аятоллы Бехешти было особое отношение и к будущим участникам президентских выборов 24 июля 1981 г., и к этой наиболее сильной оппозиционной группировке, которой приписывалось успешное владение методами террористической борьбы. Бехешти сам готов был стать президентом и заявил, что если его назовут кандидатом, он готов служить ИРИ. Обнародовать свое мнение в полном объеме аятолла Бехешти не успел. Забегая вперед, стоит сказать, что через несколько лет, в июне 1987 г., была распущена и его ПИР. Хомейни изначально выступал против любых партий, утверждая, что сама мусульманская община («умма») представляет единую «Партию аллаха», которая угодна исламу.

Вину за теракт власти возложили на ОМНИ. Хотя, по другой версии, взрыв был результатом борьбы между политическими группировками новой правящей элиты, а в его организации подозревали председателя меджлиса ходжат-оль-эслама Хашеми Рафсанджани – соратника имама Хомейни и основного противника и конкурента аятоллы Бехешти. «Ровно за пять минут до взрыва, – писал генерал Леонид Шебаршин, возглавлявший резидентуру КГБ в Иране, – помещение покинули председатель исламского меджлиса Рафсанджани и два его ближайших сподвижника – Раджаи и Бахонар. Версия о Божьем промысле не вызывала бы особых сомнений (все в воле Аллаха!), не будь Рафсанджани основным соперником Бехешти». Отметим, что в самом Иране никогда не строили иллюзий в отношении моральных принципов революционных мулл, и предположения об их причастности к устранению конкурентов имели широкое хождение среди критически мыслящих слоев населения.

Следующим президентом стал также светский политик Мохаммад Али Раджаи, физически устраненный через две недели после инаугурации (30 августа 1981 г.) в результате взрыва в канцелярии премьер-министра. Вместе с ним погиб и премьер Мохаммад Бахонар. Ответственность также возложили на членов ОМНИ. Репрессии против этой организации были ужесточены, и в 1982 г. она перебазировалась во Францию. Потери ОМНИ в результате преследований с лета 1981 г. по лето 1984 г. составили более 20 тысяч человек.

На досрочных выборах в октябре 1981 г. президентом стал уже представитель шиитского духовенства азербайджанец по национальности ходжат-оль-эслам Али Хосейни Хаменеи. Эти выборы в основном завершили реализацию идеи аятоллы Хомейни об установлении в Иране теократического режима, где ведущую политическую роль играют исключительно приверженцы религиозного института мулл. Хаменеи на этом посту последовательно сменяли муллы Рафсанджани и Мохаммад Хатами, управлявшие страной до 2005 года. Сам Али Хаменеи вскоре после смерти Хомейни в 1989 г. был удостоен звания «аятоллы» и избран преемником имама – новым «рахбаром» с практически неограниченными полномочиями.

Таким образом, в 1981 г., после крайне бурного и кровавого периода борьбы за власть, оформилась та модель теократического государства, которая функционирует до сих пор. С учетом обстоятельств внутри Ирана и в мире в политику могут вноситься коррективы, но рамки остаются незыблемыми. Как бы то ни было, Махмуд Ахмадинежад стал первым за почти четверть века светским главой исполнительной власти.

Лавирование исламского государства

Цель функционирования иранской политической системы неизменна – любыми средствами обеспечить собственную безопасность на максимально продолжительный срок. Сама система не вполне однородна, поскольку она возникла в результате сочетания революционного подъема широких народных масс и деятельности очень разных политических сил. В основополагающие документы ИРИ были включены положения, отражающие различные интересы и программные лозунги периода антимонархической борьбы. В том числе были зафиксированы и такие принципы, как защита прав народа и «обездоленных» всего мира, что создает правовую основу для экспансионистской внешней политики.

Конечно, основой всей модели является принцип «велайат-е факих» («правление правоведа», то есть высшего исламского авторитета), который изначально не получил всеобщей поддержки. Светская интеллигенция видела в нем оправдание для установления новой диктатуры. А многие влиятельные религиозные деятели, критикующие практическое воплощение этого принципа, апеллируют к шиитской традиции, которая не признает концентрации религиозной власти в руках одного человека (по аналогии с иерархией в католической церкви, чего пытался добиться Хомейни). Но, как ни покажется парадоксальным, именно «велайат-е факих», краеугольный камень исламского режима, может быть использован как инструмент его трансформации. Это случится, если на месте факиха (правоведа) окажется человек с реформаторскими устремлениями.

Большинство исламских политиков в чалмах – не религиозные фанатики, а люди рационально мыслящие. Об этом свидетельствует политическая практика единомышленников аятоллы Хомейни на высших постах государства после смерти основателя ИРИ: они не раз предпринимали шаги, несовместимые с линией имама. Например, сближение с заклятым недругом – Саудовской Аравией. Впрочем, и сам Хомейни допускал отступления от своего жесткого курса. Так, он фактически закрыл глаза на сотрудничество с Израилем во время войны с Ираком и согласился, вопреки своим убеждениям, прекратить боевые действия против Саддама Хусейна.

Главными врагами мулл всегда являлись воинствующий атеизм и носители идеологий левого толка («коммунисты»), смущающие своими взглядами верующих мусульман и посягающие на право собственности, которое признается религиозно освященным. Исламские революционеры успешно справились с задачей уничтожения этих основных оппонентов, добившись того, что не получилось у иранской монархии. С ликвидацией левого движения задача номер один исламской революции была выполнена.

Что касается антизападной риторики, главной мишенью которой были США, а также перманентных антиизраильских деклараций, то изначально они были связаны с необходимостью следовать курсу, провозглашенному революцией. Он по определению должен был быть противоположным монархическому и отвергать сотрудничество с самыми верными союзниками шаха Мохаммада Резы Пехлеви, в качестве которых выступали именно Соединенные Штаты и Израиль. Новый режим не мог открыто поддерживать с ними прямых контактов без того, чтобы не лишиться внутренней поддержки со стороны религиозных масс, благодаря которой клерикалы пришли к власти и во многом эту власть сохраняют.

Таким образом, послереволюционные приоритеты предполагали ориентацию на страны и регионы мусульманского Востока, особенно нефтедобывающие государства, среди которых режим ИРИ предполагал играть роль лидера. Как и советские коммунисты, иранские клерикалы пытались (и до сих пор пытаются) распространять свое влияние в мире за счет ухудшения благосостояния собственного народа, расходуя огромные средства на поддержку разного рода исламистских движений, не приносящих реальной выгоды иранцам. Такая политика вызывает естественное недовольство в стране. Большинство иранцев давно уже интересуют собственные проблемы, а не судьба мусульманских братьев из соседних и дальних стран, и тем более – арабов, с которыми у персов традиционно отсутствует взаимная симпатия.

В какой-то степени иранский режим оказался заложником хомейнистской идеологии, отход от которой практически допускается, но может быть в любой момент использован для дискредитации политических деятелей из числа оппонентов власти. Руководство ИРИ прекрасно понимает сложность ситуации и давно пытается выйти из этого лабиринта. Сменявшие друг друга президенты демонстрировали своей политикой либерализации готовность к возобновлению отношений с мировой супердержавой, но их действия не находили отклика со стороны США, полагающихся прежде всего на силу при решении глобальных проблем.

Появление на политической арене Махмуда Ахмадинежада должно было снова продемонстрировать миру, а точнее Соединенным Штатам, готовность режима отстаивать свои интересы самым решительным образом. Конечно, ему невыгодно вступать в военные конфликты, а в особенности вести полномасштабные боевые действия с какой-либо страной, а тем более с Израилем и США. И потому все прогнозы о неизбежной войне Ирана с этими государствами – либо сознательные спекуляции, либо непонимание сущности иранского режима. Последнее опасно, поскольку способно при определенных обстоятельствах спровоцировать Израиль или Америку на превентивные боевые действия, что ввергнет регион и мир в череду новых катаклизмов.

Иранцы всегда адекватно оценивали реальную расстановку сил в мире. Непосредственное отношение это, кстати, имеет и к восприятию России как страны, утратившей былую мощь и самостоятельность при решении мировых проблем. ИРИ исходит именно из такого второстепенного положения России, полагая, что в перспективе основными игроками на мировой арене будут Соединенные Штаты и Китай. Как только иранскому руководству удастся договориться с США и Израилем о взаимовыгодном ведении дел и разделе сфер влияния в регионе и в мире (Тегеран претендует и на это), и необходимость в «злом полицейском» отпадет, президента заменят одним движением руки рахбара. Конечно, при соответствующем общественном и политическом оформлении данного решения.

Иран стремится продолжать курс, который был взят еще шахом, – на превращение страны в великую державу. Обе традиции, под влиянием которых формировалось национальное сознание иранцев – доисламская история великой персидской империи и шиизм, – всегда подпитывали друг друга и в то же время противостояли одна другой. Они продолжают существовать, все попытки Хомейни и его радикального религиозного окружения уничтожить первую традицию потерпели полный крах.

Шах сыграл важную роль в развитии иранского национального самосознания. С одной стороны, это обернулось против него самого, а с другой – иранский национализм в сочетании с шиитским чувством исключительности является силой, которая движет Иран к цели создания мощного современного государства. Правда, религиозная система, все еще оставаясь в плену догматических взглядов своих основателей, давно вызывает недовольство различных слоев населения и растущее недоверие к самому духовному лидеру Али Хаменеи.

Дыхание арабской весны

Сложившаяся в Иране политическая система показывает способность видоизменяться, реагируя на внешние вызовы. В то же время догматизм, унаследованный от раннего революционного периода, сужает поле для маневра, сковывает политическую инициативу и тормозит экономическое развитие. На ближайшую перспективу будущее страны будет связано с шиитским исламом, однако молодое поколение подвергает его новому критическому осмыслению. Это оказывает воздействие на традиционное религиозное сознание иранцев и при определенных обстоятельствах может вызвать кризис доверия к самому религиозному институту среди образованной части населения.

Однако при любом развитии событий религиозные лидеры Ирана останутся особой группой, которая объединена сословными интересами и правилами, не позволяющими переходить к открытому внутреннему конфликту, а тем более к пролитию крови членов сословия. Даже в том случае, если рахбар когда-либо будет признан оппозицией диктатором, повинным в убийствах подданных, он будет огражден от сурового наказания, поскольку иначе может начаться процесс разрушения религиозно-политической системы с самыми негативными последствиями для иранских мулл в целом. Оптимальным может стать вариант смены вождя с ограничением его полномочий. Стратегический курс развития страны при этом останется неизменным.

Как видно из вышеизложенного, происходящее в Иране не связано напрямую с «арабским пробуждением» и имеет свою логику, однако события в исламской республике интересным образом вписываются в общую тенденцию, которую знаменуют потрясения в Северной Африке и на Ближнем Востоке. На начальном этапе «революций» многие опасались стремительной исламизации протестов, того, что народное недовольство возглавят радикальные исламские группы, которые постараются реализовать в арабских странах нечто подобное иранской модели эпохи Хомейни. Однако довольно быстро выяснилось, что протесты направлены на другое – доминирует скорее националистическая повестка, требования обновления национальных государств, преодоления авторитарной стагнации и придания динамики развитию. И хотя в результате этих событий можно ожидать более самоуверенную и независимую политику ведущих арабских государств, она не примет агрессивно антиамериканскую и антиизраильскую форму. То есть речь пойдет о переформатировании партнерства с США, а не об отказе от него. Более того, новый политический дух в ряде арабских государств способен нейтрализовать привлекательность радикальных идей иранской исламской революции, призывающих к установлению социальной справедливости и отношений равноправия между всеми странами.

Все это может оказать влияние и на Иран, стимулировав процесс переосмысления исламской государственности и переноса акцента с религиозного на националистический компонент.

А.К. Лукоянов – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН.

11 июня 2011

• Назад
• Вперед